Женское презрение

Джек Лондон

Глава 2

Флойд Вандерлип был, по видимому, сильным человеком. Его не смущали ни тяжелая работа, ни грубая пища, судя по рассказам о первых годах его жизни. В опасности он был настоящий лев, и когда ему однажды пришлось сдерживать натиск пяти сотен изголодавшихся людей, он смотрел на сверкающий прицел своего ружья с таким хладнокровием, какое мало кто способен сохранить в подобную минуту. Была у него одна слабость, но, порожденная в сущности избытком силы, она, следовательно, вовсе не была слабостью. Все свойства его характера были ярко выражены, но плохо уравновешены. И вот получилось так, что, хотя Флойд Вандерлип был от природы влюбчив, но влюбчивость дремала в нем в течение всех тех лет, когда он питался только олениной и вяленой рыбой и рыскал по обледенелым хребтам в поисках сказочных золотых россыпей. Когда он, наконец, поставил угловой столб и центральные вехи на одном из богатейших золотоносных участков Клондайка, влюбчивость его стала просыпаться; когда же он занял надлежащее место в обществе как всеми признанный король Бонанзы, она проснулась совсем и овладела им. Тут он внезапно вспомнил об одной девушке, оставшейся в Соединенных Штатах, и проникся уверенностью, что она его ждет и что жена – очень приятное приобретение для мужчины, который живет на несколько градусов севернее шестьдесят третьего градуса северной широты. Итак, он сочинил надлежащее послание, присовокупил к нему аккредитив на сумму, достаточную для покрытия всех расходов невесты, включая покупку приданого и содержание компаньонки, и послал все это в адрес некоей Флосси. Флосси? Нетрудно было догадаться, что она собой представляет. Так или иначе, послав письмо, он выстроил удобный домик на своем участке, купил дом в Доусоне и сообщил знакомым о том, что скоро женится.

Тут то и сказалась неуравновешенность Флойда. Ждать невесту было скучно, и сердце, которое так долго дремало, не соглашалось ни на какие отсрочки. Флосси должна была скоро приехать, но Лорэн Лиснаи уже приехала. И дело заключалось не только в том, что Лорэн Лиснаи уже приехала, но и в том, что ее международная известность несколько поизносилась и Лорэн была теперь уже не так молода, как в те времена, когда позировала в студиях венценосных художниц любительниц, а кардиналы и принцы оставляли в ее передней свои визитные карточки. Да и денежные ее дела были расстроены. Пожив в свое время полной жизнью, она теперь задумала атаковать короля Бонанзы, богатство которого было так велико, что не укладывалось в шестизначное число. Как заслуженный вояка, устав от долгих лет службы, ищет спокойного местечка, так и она приехала на Север, чтобы выйти замуж. И вот однажды она бросила взгляд на Флойда Вандерлипа, когда он покупал для Флосси столовое белье в лавке Компании Тихоокеанского побережья, и этот взгляд сразу все и решил.

Холостяку прощают многое такое, что общество немедленно поставит ему на вид, если он опрометчиво свяжет себя семейными узами. Так случилось и с Флойдом Вандерлипом. Скоро должна была приехать Флосси, и потому, когда Лорэн Лиснаи промчалась по главной улице на его собаках, это вызвало разговоры. Когда в Доусоне появилась некая журналистка – корреспондент газеты «Звезда Канзас сити», Лорэн ее сопровождала и смотрела, как та фотографирует золотые прииски Вандерлипа на речке Бонанзе и как рождается очерк о них объемом в шесть газетных столбцов. В те дни обеих дам угощали царскими обедами в доме, выстроенном для Флосси, за столом, который был покрыт скатертью, купленной для Флосси. Начались визиты, прогулки, пирушки, – кстати сказать, ничуть не выходившие из рамок благопристойности, – и вот мужчины начали резко осуждать все это, а женщины ехидствовать. Только миссис Эппингуэлл ничего не хотела слышать. До нее, правда, доходил отдаленный гул сплетен, но она была склонна верить хорошим отзывам о людях и не слушать дурных, а потому и не обращала внимания на сплетни.

Иное дело Фреда. У нее не было оснований жалеть мужчин, но в силу каких то причуд сердце ее тянулось к женщинам… к женщинам, жалеть которых у нее было еще меньше оснований. И вот сердце Фреды потянулось к Флосси, уже начавшей свой долгий путь на суровый Север, где ее, быть может, и не ждали больше. Застенчивая, привязчивая девушка, с хорошенькими пухлыми губками немного вялого рта, с пушистыми светлыми волосами, с глазами, в которых сияло непритязательное веселье и бесхитростная радость жизни, – вот какой Фреда рисовала себе Флосси. Но ей представлялась и другая Флосси – с посиневшим от мороза, укутанным до самых глаз лицом, устало бредущая за собаками. И вот однажды во время танца Фреда улыбнулась Флойду Вандерлипу.

Немного найдется на свете мужчин, которых не взволновала бы улыбка Фреды. И Флойд Вандерлип не принадлежал к их числу. Благосклонность очаровательной экс натурщицы Лорэн Лиснаи заставила его взглянуть на себя по новому, а расположение гречанки танцовщицы подтвердило эту переоценку, – он почувствовал себя «интересным мужчиной». Очевидно, думал он, у него есть какие то глубоко скрытые достоинства, которые обе женщины подметили. Сам он хорошенько не знал, что это за тайные достоинства, но у него было смутное ощущение, что они существуют, и Флойд возгордился. Мужчина, способный заинтересовать двух таких женщин, не может быть заурядным человеком. Когда нибудь, думал он, на досуге он попробует разобраться в этих своих достоинствах, но пока что он просто возьмет то, что ему даруют боги. И тут во Флойде закопошилась мелкая мыслишка: да чем же, черт побери, приглянулась ему Флосси? И он стал горько раскаиваться в том, что вызвал ее. Конечно, о женитьбе на Фреде не может быть и речи. Прииски его – самые богатые на Бонанзе, он занимает видное положение в обществе и несет перед ним некоторую ответственность за свои поступки. А вот Лорэн Лиснаи – это как раз такая женщина, какая ему нужна. Она когда то жила широко; она может стать достойной хозяйкой его дома и придать блеск его долларам.

Но Фреда улыбнулась ему и продолжала улыбаться, и он стал проводить много времени в ее обществе. И вот в один прекрасный день она тоже пронеслась по главной улице на его собаках, а экс натурщица призадумалась и во время следующей встречи с Флойдом Вандерлипом ослепила его рассказами о своих принцах и кардиналах и анекдотами из придворной жизни, в которых действующими лицами были короли, аристократы и она сама. Кроме того, она показала ему письма на элегантной бумаге, которые начинались обращением «моя милая Лорэн», кончались словами «любящая вас» и были подписаны именем некоей ныне здравствующей и царствующей королевы. А он в душе удивлялся, как это столь высокая особа снисходит до того, чтобы потратить хоть минуту на разговоры с ним. Но она вела игру умно, сравнивала его со всеми этими знатными призраками, которые по большей части были плодом ее воображения, и сравнивала так, что сравнения оказывались в его пользу, а у Флойда Вандерлипа голова шла кругом от восхищения самим собой и жалости ко всему миру, который так долго не замечал его достоинств. Фреда действовала более искусно. Если она кому нибудь льстила, никто об этом не догадывался. Если ей приходилось унижаться, никто не замечал ее унижения. Если мужчина чувствовал ее благосклонность, то это чувство внушалось ему так тонко, что он при всем желании не мог бы сказать, почему и как оно у него возникло. Итак, Фреда все больше завораживала Флойда Вандерлипа и каждый день каталась на его собаках.

И тут то миссис Эппингуэлл совершила ошибку. О Флойде Вандерлипе стали говорить все громче и определеннее, сплетая его имя с именем танцовщицы, и все это дошло до миссис Эппингуэлл. Она тоже представила себе, как Флосси теперь час за часом бредет в мокасинах по бесконечному пути, и вот Флойда Вандерлипа стали приглашать на чашку чая в дом на горном склоне, и приглашать часто. У него прямо дух захватило, и он опьянел от самолюбованья. Никогда еще мужчина не становился жертвой подобного коварства. Три женщины боролись за его душу, пока четвертая шла, чтобы предъявить свои права на нее. И какие три женщины!

Но расскажем о миссис Эппингуэлл и ее ошибке. Миссис Эппингуэлл сначала осторожно поговорила обо всем с Ситкой Чарли, у которого гречанка однажды купила собак. Но миссис Эппингуэлл не называла имен. О женщине, которой увлекся Флойд Вандерлип, она сказал только: «Эта… э… ужасная особа», а Ситка Чарли повторил: «Эта… э… ужасная особа», подразумевая экс натурщицу. И он согласился с миссис Эппингуэлл, что очень дурно со стороны женщины отбивать жениха у невесты.

– Ведь она девочка, Чарли, – сказала миссис Эппингуэлл, – наверное, совсем еще молоденькая. И вот она приедет на чужбину и очутится тут совсем одна, без единого друга. Нам надо что то предпринять.

Ситка Чарли обещал помочь и ушел, раздумывая о том, что за скверная баба эта Лорэн Лиснаи и как благородны миссис Эппингуэлл и Фреда, если они принимают близкое участие в судьбе какой то неведомой им Флосси.

Надо сказать, что миссис Эппингуэлл была женщина с открытой душой. Ситка Чарли однажды шел с ней через Горы Молчания и потом прославил ее своими рассказами об ее ясном, испытующем взгляде, ясном, звучном голосе и совершенной искренности и прямоте. Губы ее как то сами собой складывались для приказания, и она привыкла всегда говорить начистоту. Но с Флойдом Вандерлипом она на это не решалась, так как узнала ему цену; зато она не побоялась спуститься в город к Фреде. Она спустилась с горы среди бела дня и подошла к дому танцовщицы. Миссис Эппингуэлл и ее муж, капитан, стояли выше пустых пересудов. Она сочла необходимым увидеть эту женщину и поговорить с нею и не находила в этом ничего зазорного. И вот она целых пять минут простояла в снегу, на шестидесятиградусном морозе, перед домом молодой гречанки, ведя переговоры с горничной, после чего имела удовольствие выслушать, что ее не впустят в этот дом, и вернулась к себе на гору, в гневе переживая оскорбление, которое ей нанесли. «Кем она себя считает, эта женщина, что отказывается принять меня?» – спрашивала себя миссис Эппингуэлл. Можно было подумать, что они переменились местами, что миссис Эппингуэлл – простая танцовщица, которую жена капитана не захотела принять. А ведь приди Фреда к ней на гору, – все равно с какой целью, – она, миссис Эппингуэлл, радушно приняла бы ее, и они посидели бы вместе у камина, как равная с равной, и поговорили бы просто, как женщина с женщиной. Она нарушила общепринятые условности и унизила себя, но к подобным нарушениям она относилась не так, как другие женщины, которые жили внизу, в городе. А теперь ей было стыдно, что она сама подвергла себя такому посрамлению, и в душе она осуждала Фреду.

Но Фреда этого не заслуживала. Миссис Эппингуэлл снизошла до встречи с ней, отщепенкой, однако Фреда, строго соблюдавшая традиции своего прежнего положения, не допустила этой встречи. Она готова была боготворить такую женщину, как миссис Эппингуэлл, и не было бы для нее большей радости, чем принять ее в своем доме и посидеть с нею – просто посидеть, хоть часок, но она уважала миссис Эппингуэлл и уважала себя, которую не уважал никто, – и это помешало ей уступить своему самому горячему желанию.

Она еще не совсем опомнилась от недавнего визита миссис Мак Фи, жены священника, обрушившейся на нее с целым вихрем увещеваний и угроз, и просто не могла представить себе, чем вызван визит жены капитана. Она не знала за собой никакой особенной провинности, и уж, конечно, женщина, стучавшаяся на этот раз в ее двери, не думала о спасении ее души. Так зачем же она приходила? Как ни велико было вполне законное любопытство Фреды, она ожесточилась сердцем, гордая, как горды те, кому гордиться нечем, и теперь вся дрожала в своей комнате, как девушка после первой ласки возлюбленного. Если миссис Эппингуэлл страдала, поднимаясь к себе на гору, то и Фреда страдала, лежа ничком на кровати, молча, с сухими глазами и пересохшими губами.

Миссис Эппингуэлл хорошо знала человеческую природу. Она стремилась понять все в жизни. Ей было нетрудно отойти от мироощущения цивилизованных людей и посмотреть на вещи с точки зрения дикаря. Она понимала, что у голодного пса и голодающего человека есть нечто общее, и могла предугадать поступки того и другого в сходных обстоятельствах. Для нее женщина всегда оставалась женщиной, все равно, была ли она одета в царскую порфиру, или в отрепья нищенки; а Фреда была женщина. Миссис Эппингуэлл не удивилась бы, если бы ее впустили в дом танцовщицы и встретили как равную; не удивилась бы и в том случае, если бы ее приняли с показной надменностью женщин, лишенных истинной гордости. Но то, что произошло, было неожиданно и неприятно. Значит, она не поняла точки зрения Фреды. И хорошо, что не поняла. Есть такие точки зрения, которые можно понять, лишь пройдя через тяжкие муки самоуничижения, и, конечно, лучше для мира, что женщины, подобные миссис Эппингуэлл, не могут понять все. Нельзя понять, что значит испачкаться, не погрузив руки в густой деготь, а он очень липкий; однако многие охотно проделывают этот эксперимент. Впрочем, все это несущественно, если не считать того, что миссис Эппингуэлл огорчилась, а молодая гречанка воспылала к ней еще большей любовью.