Лунная долина

Джек Лондон

Глава 2

Часть 2

Несмотря на то, что Саксон вела хозяйство крайне тщательно, вскоре, когда она распределила все свои ежедневные обязанности, оказалось, что у нее остается много свободного времени. Особенно в те дни, когда Билл брал с собой завтрак и ей не нужно было готовить полдник, Саксон имела в своем распоряжении несколько свободных часов. Привыкнув годами работать на фабрике или в прачечной, она тяготилась этой неожиданной праздностью. Ей было трудно сидеть без дела, но и ходить в гости к своим проясним подругам она не могла, – те были весь день на работе. С соседками же она еще не успела свести знакомство, кроме одной старухи, которая жила рядом; с этой женщиной они иногда перекидывались несколькими словами через забор, разделявший их дворы.

Одним из любимейших ее занятий стало купанье, и она имела возможность наслаждаться этим неограниченно. В приюте и у Сары она привыкла брать ванну только раз в неделю. Когда она подросла, ей захотелось мыться чаще. Но такое желание вызвало сначала насмешки со стороны Сары, а затем и ее гнев. Сама Сара выросла в те годы, когда было в обычае купаться только по субботам, и в поползновении Саксон мыться больше чем раз в неделю она усматривала нечто высокомерное и оскорбительное для своей личной чистоплотности. По ее мнению, это значило попусту переводить дрова и прибавлять к семейной стирке лишние полотенца. Но теперь у Саксон была собственная плита, ванна, полотенца и мыло, и никто не мог ничего ей запретить, – поэтому она ежедневно наслаждалась купаньем. Правда, ванной ей служил просто большой бак для стирки, она ставила его в кухне на пол и наливала воду ведром, но все же это была роскошь, и возможность пользоваться ею она получила только в двадцать четыре года. Старуха соседка открыла ей в случайном разговоре главную прелесть такого купания: оказывается, совсем простая штука – нужно влить в воду несколько капель нашатырного спирта. Саксон никогда раньше об этом не слышала.

Ей вообще было суждено узнать от этой странной женщины еще очень многое. Они познакомились ближе, когда Саксон однажды развешивала во дворе свои выстиранные лифчики и несколько штук самого тонкого белья. Старуха стояла, облокотившись на перила своего крыльца, и, поймав взгляд молодой женщины, кивнула ей, причем Саксон показалось, что этот кивок предназначается не столько ей самой, сколько ее развешанному белью.

– Вы только что замуж вышли? Верно? – спросила женщина. – Меня зовут миссис Хиггинс. Но я предпочитаю, чтобы меня звали по имени – Мерседес.

– Меня зовут миссис Роберте, – ответила Саксон, испытывая радостное волнение оттого, что может называться этой новой фамилией. – А имя мое Саксон.

– Странное имя для янки, – заметила собеседница.

– О, я не янки, я из Калифорнии, – воскликнула Саксон.

– О ля ля! – засмеялась миссис Хиггинс. – Я забыла, что мы в Америке. В других странах всех американцев зовут янки. Значит, вы недавно вышли замуж?

Саксон кивнула с радостным вздохом. Мерседес тоже вздохнула.

– Ах вы, счастливое, нежное молодое создание!.. Я готова вам бешено завидовать! Перед вами вся жизнь, и вы можете любого мужчину обернуть вокруг своего хорошенького пальчика. Но вы даже не понимаете своего счастья. Ни одна женщина его не понимает, а потом уже слишком поздно.

Саксон была смущена и удивлена этим заявлением, однако ответила с готовностью:

– О, я знаю, что я счастливая. Мой муж лучше всех на свете.

Мерседес Хиггинс снова вздохнула и перевела разговор на другое. Она кивком указала на белье.

– Вы, я вижу, любите красивые вещи. Очень похвально, молодой женщине так и следует. Это прекрасная приманка для мужчин, – от тряпок зависит половина дела. Такими вещами их завоевывают, а потом удерживают… Вы ведь хотите удержать своего мужа, чтобы он был с вами всегда всегда?

– Конечно. И я сделаю так, что он будет всегда всегда любить меня.

Саксон умолкла, смущенная своей неожиданной откровенностью с этой чужой женщиной.

– Странная штука – любовь мужчины, – продолжала Мерседес. – И ошибка всех женщин в том, что они воображают, будто мужчина для них – открытая книга. Именно по незнанию мужчин большинство женщин и становятся несчастными, но все таки продолжают верить, что они мужчин прекрасно понимают. Ах, дурочки, дурочки! Значит, вы, маленькая женщина, надеетесь, что заставите мужа всю жизнь любить вас? Так все говорят, думая, что знают и причуды мужского сердца и их самих. Но, уверяю вас, легче получить главный выигрыш в лотерее «Литтл Луизиана», чем достигнуть этого, и бедные молодые женщины всегда слишком поздно убеждаются в своей ошибке. Хотя вы – вы начали хорошо. Следите за собой и носите изящное белье. Чем вы мужа покорили – тем и удержите. Но это далеко не все. Когда нибудь мы поговорим с вами, и я расскажу вам то, что, к сожалению, очень немногие женщины хотят знать, а узнают только исключения. Саксон! Какое энергичное и красивое имя. Но оно к вам не подходит. Не думайте, я наблюдала за вами, вы скорее француженка. Да, в вас есть что то французское, несомненно. Передайте мистеру Робертсу, что я поздравляю его с таким удачным выбором. – Она замолчала и взялась за ручку кухонной двери. – Заходите ко мне как нибудь. Не пожалеете. Я многому могу вас научить. Приходите вечерком. Мой муж служит ночным сторожем на вокзале и днем отсыпается. Вот и сейчас он спит.

Саксон вернулась к себе задумчивая и заинтригованная. Эта худая смуглая женщина, с лицом поблекшим и словно опаленным зноем, с большими черными глазами, сверкающими и горящими каким то неугасимым внутренним пламенем, казалась ей необыкновенной. Она, конечно, стара – так между пятым и седьмым десятком. В ее волосах, когда то черных, как вороново крыло, уже белеет немало седых прядей. Особенно удивила Саксон чистота ее речи. Язык Мерседес был гораздо лучше того, к какому Саксон привыкла. Однако Мерседес не американка. С другой стороны, она говорит без всякого акцента. И налет чего то иностранного в ее речи настолько неуловим, что трудно определить его.

– Ага, – отозвался Билл, когда она рассказала ему вечером о своем знакомстве. – Так вот она какая – миссис Хиггинс! Да, ее муж – ночной сторож. У него нет руки. Оба они – занятная парочка! Есть такие, что даже боятся ее. Некоторые старушки ирландки и даго считают ее колдуньей и не хотят иметь с ней никакого дела. Берт рассказывал мне. Есть и такие, что твердо верят, будто, если она разозлится или ей не понравится чья нибудь физиономия или еще что нибудь, достаточно ей посмотреть на того человека, и он – хлоп наземь и умер. Один из наших конюхов – да ты видала его, Гендерсон, он живет тут за углом на Пятой,

– уверяет, что у нее не все дома.

– Не знаю, право, – отозвалась Саксон, желая вступиться за свою новую знакомую. – Может быть, она и сумасшедшая, но говорит она то же самое, что и ты: будто я похожа на француженку, а не на американку.

– В таком случае я начинаю уважать ее, – ответил Билл. – Значит, котелок у нее варит.

– И она говорит на таком правильном английском языке. Билли, прямо как учитель в школе… мне кажется, так говорила моя мама. Она образованная.

– Уж, наверное, она не сумасшедшая, раз так тебе понравилась.

– Она велела поздравить тебя, что ты выбрал меня. «У вашего мужа хороший вкус», говорит… – засмеялась Саксон.

– Да? Тогда передай ей от меня сердечный привет; она, как видно, умеет ценить хорошее, и ей следовало бы собственно поздравить и тебя с выбором хорошего мужа!

Несколько дней спустя Саксон опять встретилась с соседкой, и Мерседес Хиггинс снова кивнула головой не то молодой женщине, не то белью, которое та развешивала для просушки.

– Я смотрю, как вы стираете, маленькая женщина, – приветствовала ее старуха. – Смотрю и огорчаюсь.

– Что вы! Я четыре года работала в прачечной, – поспешно ответила Саксон.

Мерседес презрительно засмеялась:

– Паровая прачечная? Подумаешь, стирка!.. Дурацкая работа. В паровую прачечную должно было бы попадать только самое обыкновенное белье, – на то оно и обыкновенное. Но изящные вещи, кружевные, легкие

– о ля ля, милочка, они требуют особой стирки, это целое искусство! Тут нужен ум, талант, осторожность и такое же деликатное обращение, как деликатны сами эти вещицы. Я вам дам рецепт домашнего мыла. Оно не портит ткани, оно придает ей мягкость, белизну и оживляет ее. Вы будете носить такие вещи очень долго, ведь белое никогда не надоедает. Да, стирка – дело тонкое, настоящее искусство! Стирать нужно так, как рисуют картину или пишут стихотворение, – с любовью, благоговейно; это своего рода священнодействие.

Я научу вас, милочка, всяким занятным штукам, о каких янки и понятия не имеют. Я научу вас новой красоте! – Она опять кивнула на белье. – Вы вяжете кружева? Я знаю все виды кружев: бельгийские, мальтийские, мехельнские – все, все сорта кружев, самых восхитительных! И я научу вас плести те, которые попроще, чтобы вы могли делать их сами и ваш милый муж любил вас всегда, всегда.

В первое свое посещение старухи Хиггинс молодая женщина получила от нее рецепт, как изготовлять домашнее мыло, и самые подробные наставления относительно стирки тонкого белья. Кроме того, Саксон была потрясена и взволнована всеми странностями и причудами, таившимися в этой увядшей женщине, от рассказов которой веяло дыханием далеких стран и чуждых морей.

– Вы испанка? – решилась спросить Саксон.

– И да и нет, как говорится – ни то ни се. Мой отец – ирландец, моя мать – испанка из Перу. На нее я походка лицом и цветом кожи, но похожа чем то и на отца – голубоглазого мечтательного кельта с песней на устах, неутомимыми ногами и роковой страстью к путешествиям, – она и погубила его. Эта страсть передалась и мне и увела меня в такие же дали, как увлекла когда то и его.

Саксон вспомнила школьную географию, и ей смутно представилась географическая карта с материками и изломанной линией их берегов.

– О! – воскликнула она. – Значит, вы из Южной Америки!

Мерседес пожала плечами.

– Человеку надо где то родиться. У моей матери было огромное ранчо. Весь Окленд поместился бы на самом маленьком из ее пастбищ.

Старуха, улыбаясь, вздохнула и на некоторое время погрузилась в свои воспоминания. Саксон очень хотелось узнать как можно больше об этой женщине, которая, вероятно, прожила свою юность так, как жили когда то в испанской Калифорнии.

– Вы, должно быть, получили хорошее образование? – начала Саксон вопросительно. – Вы так безукоризненно говорите по английски.

– Ах, английский – ему я научилась потом, не в школе. Да, я получила хорошее образование и знала многое, только не знала главного

– мужчин. Это тоже пришло потом. Моей матери, конечно, никогда и не снилось, – она была страшно богатой леди, тем, что вы называете «королевой пастбищ», – ей, конечно, и не снилось, что я, несмотря на свое образование, окажусь в конце концов женой ночного сторожа. – Она засмеялась над нелепостью этого предположения. – У нас дома были сотни, даже тысячи ночных сторожей и рабочих, и все они нам служили. Были и пеоны – это, по здешним понятиям, почти что рабы – и ковбои, которым приходилось делать двести миль верхом, чтобы проехать ранчо из конца в конец. А уж слуг в доме нельзя было и сосчитать. Да, да, у моей матери их были десятки.

Мерседес Хиггинс, болтливая, как гречанка, продолжала делиться с Саксон своими воспоминаниями.

– Но все они были ужасно грязные и ленивые. Вот китайцы, как правило, – превосходные слуги. Японцы тоже, если попадутся надежные; хотя китайцы все таки лучше. Служанки японки – хорошенькие и веселые, но в любую минуту могут все бросить и уйти от вас. Индусы слабосильны, но очень послушны. Их сагибы и мэмсагибы для них прямо какие то божества! Я была для них мэмсагиб, потому что я женщина. У меня был однажды повар, русский, – так он всегда плевал в плиту – «на счастье». Очень смешно. Но мы мирились с этим. Таков обычай.

– Вы, наверно, много путешествовали, раз у вас были такие странные слуги? – спросила Саксон, чтобы старуха продолжала свой рассказ.

Мерседес засмеялась и кивнула.

– Но чуднее всего – это черные рабы в Океании: маленькие, курчавые, с костяными украшениями, продетыми через нос. Когда они лодырничали или крали, их привязывали к стволу кокосовой пальмы за оградой и стегали кнутами из кожи носорога. Они были с острова людоедов и охотников за головами и никогда не издали ни одного стона. Этого требовала их гордость. Я помню маленького Виби – ему было всего двенадцать лет, – он прислуживал мне; и когда ему исполосовали всю спину и я плакала над ним, он только смеялся и говорил: «Подожди еще чуточку, и я отрежу голову большому белому хозяину». Он имел в виду Брюса Анстея, англичанина, который его избил. Но маленькому Виби так и не досталась голова хозяина. Он убежал, и дикари ему самому отрезали голову и съели его начисто.

У Саксон пробежал мороз по коже, лицо ее потемнело, а Мерседес Хиггинс продолжала трещать:

– Ах, какие это были веселые, бурные и дикие времена! Вы не поверите, дорогая, эти англичане с плантаций выпили за три года целое море шампанского и шотландского виски и истратили тридцать тысяч фунтов. Заметьте, не долларов, а фунтов, а это составляет сто пятьдесят тысяч долларов. Но пока было что тратить, они жили, как короли. Это была великолепная, сказочная и безумная, совершенно безумная жизнь.

Чтобы уехать, мне пришлось продать в Новой Зеландии половину моих замечательных драгоценностей. В конце концов Брюс Анстей застрелился. Роджер поступил штурманом на торговое судно с черной командой, за восемь фунтов в месяц. А Джэк Гилбрайт был самый чудной из всех. Он происходил из богатой и знатной семьи. Вернувшись в Англию, он стал торговать мясом для кошек в окрестностях своего родового замка и делал это до тех пор, пока родственники не дали ему денег на покупку каучуковой плантации, и он уехал не то в Индию, не то на Суматру, а может быть на Новую Гвинею… Не помню.

Вернувшись домой и стряпая в кухне обед для Билла, Саксон долго думала о том, какие неистовые желания и страсти заставили эту старуху с обожженным солнцем лицом совершить весь огромный путь – от роскошного перуанского ранчо до Окленда и – до Барри Хиггинса. Старик Хиггинс не принадлежал к числу тех, кто выбросил бы деньги на шампанское, да у него, вероятно, и случая такого не было. В своих рассказах она упоминала имена других мужчин, но не его.

Еще не раз Мерседес пускалась в воспоминания; о многом она говорила лишь отрывочно, намеками. Не было, кажется, ни одной страны, ни одного большого города в Старом и Новом Свете, где бы она не побывала. Она посетила десять лет тому назад даже Клондайк и несколькими яркими штрихами обрисовала своей слушательнице закутанных в меха и обутых в мокасины золотоискателей, которые сорили в барах золотым песком, стоившим не одну тысячу долларов. Казалось, миссис Хиггинс всегда имела дело только с такими мужчинами, для которых деньги – все равно что вода.