Маленькая хозяйка Большого дома

Джек Лондон

Глава 15

Десять часов давно пробило, когда Грэхем, скитаясь по дому и гадая о том, бывает ли, что Паола выходит из своего флигеля раньше середины дня, забрел в музыкальную комнату. Хотя он жил у Форрестов уже несколько дней, но дом был так огромен, что сюда Грэхем, оказывается, еще не заглядывал. Это был чудесный зал, тридцать пять на шестьдесят футов, с высоким потолком, между балками которого были вставлены желтые стекла, благодаря чему комната была залита мягким золотистым светом. В окраске стен и мебели было много красных тонов, и всюду, казалось, жили сладостные отзвуки музыки.

Грэхем рассеянно смотрел на картину Кейта с обычными для этого художника контрастами пронизанного солнцем воздуха и тонущих в сумеречной тени овец, как вдруг уголком глаза заметил, что в дальнюю дверь вошла Паола. И опять при виде нее у него слегка захватило дыхание. Она была вся в белом и казалась совсем юной и даже выше ростом благодаря свободным складкам холоку – этой изысканно простой и как будто бесформенной одежды. Грэхем видел холоку на ее родине, Гавайях, где она придавала прелесть даже некрасивым женщинам, а красивых делала вдвое пленительнее.

Они улыбнулись друг Другу через всю комнату, и он отметил в движениях ее тела, в Повороте головы, в открытом, приветливом взгляде что то товарищеское, дружелюбное, словно она хотела сказать: «Мы друзья». Так по крайней мере казалось Грэхему, когда она подходила к нему.

– У этой комнаты есть один недостаток, – серьезно сказал он.

– Ну что вы! Какой же?

– Ей следовало быть гораздо длиннее, в два раза длиннее.

– Почему? – спросила она, недоуменно покачивая головой, а он любовался нежным девическим румянцем се щек, который никак не вязался с ее тридцатью восемью годами.

– А потому, – отвечал он, – что вам тогда пришлось бы пройти вдвое больше и я бы мог дольше вами любоваться. Я всегда говорил, что холоку – самая прелестная одежда, когда либо изобретенная для женщин.

– Значит, дело не во мне, а в моем холоку, – отозвалась она. – Я вижу, вы совсем как Дик: у вас комплименты всегда на веревочке, – едва мы, бедняжки, им поверим, как вы потянете за веревочку – и нет комплимента. А теперь давайте я покажу вам комнату, – быстро продолжала она, словно желая предупредить его возражения. – Дик ее отдал мне. И здесь все по моему выбору, даже пропорции.

– А картины?

– Я их выбрала сама, все до единой, и каждую из них люблю, хотя Дик и спорил со мной относительно Верещагина . Он очень одобрил обоих Милле, вон того Коро, а также Изабе; он допускает, что в музыкальной комнате может висеть какое нибудь полотно Верещагина, но только не это. Он предпочитает местных художников иностранцам, – хочет, чтобы наших висело больше, чем чужих, и чтобы мы научились ценить своих мастеров.

– Я недостаточно знаю художников Тихоокеанского побережья, – сказал Грахем. – Мне хотелось бы услышать о них… Покажите мне… Да, несомненно, там висит Кейт… А кто рядом с ним? Чудесная вещь.

– Некто Мак Комас, – отозвалась Паола.

Грэкем только что собрался провести полчасика в приятной беседе о живописи, как в комнату вошел Доналд Уэйр; на лице его было написано беспокойство, но при виде маленькой хозяйки глаза радостно заблестели.

Держа под мышкой скрипку, он с деловитым видом направился прямо к роялю и начал расставлять ноты.

– Мы будем до завтрака работать, – обернулась Паола к Грэхему. – Доналд уверяет, что я ужасно отстала, и, думаю, он отчасти прав. Увидимся за завтраком. Если хотите, можете, конечно, здесь остаться, но предупреждаю, что будет настоящая работа. А перед вечером пойдем купаться. Дик назначил встречу возле бассейна в четыре. Он говорит, у него есть новая песня и он непременно ее исполнит… Который час, мистер Уайр?

– Без десяти одиннадцать, – ответил скрипач с некоторым раздражением.

– Вы пришли слишком рано: мы условились на одиннадцать. Поэтому, сударь, вам придется подождать до одиннадцати. Я должна сначала поздороваться с Диком. Я с ним еще не виделась сегодня.

Паола знала точно, как распределено время мужа. Последний листок ее записной книжки, всегда лежавший на ночном столике, был исчерчен какими то иероглифами, напоминавшими ей о том, что в шесть тридцать он пьет кофе; что если он не поехал верхом, его можно иногда застать до восьми сорока пяти в постели за просмотром книг или корректур; от девяти до десяти к нему нельзя, ибо он диктует письма Блэйку; от десяти до одиннадцати к нему тоже нельзя – он совещается со своими экономами и управляющими, в то время как Бонбрайт, секретарь, с быстротой репортера записывает эти молниеносные интервью.

В одиннадцать, если не было срочных телеграмм или неотложных дел, она могла застать мужа одного, хотя и тут он всегда был чем нибудь занят. Проходя мимо конторы, она услышала стук пишущей машинки и поняла, что Дик уже один. В библиотеке она встретила Бонбрайта, искавшего какую то книгу для Мэнсона, скотовода, ведающего шотхорнами, – это означало, что Дик покончил и с делами по имению.

Она нажала кнопку, и ряд полок с книгами повернулся перед ней, открыв витую стальную лесенку, которая вела в рабочий кабинет Дика. Наверху, послушные скрытой пружине, полки опять повернулись, и она бесшумно вошла.

Но тут она услышала голос Джереми Брэкстона, и по ее лицу пробежала тень досады. Еще никого не видя и сама никем не замеченная, Паола в нерешительности остановилась.

– Затопить так затопить, – говорил директор рудников Харвест. – Конечно, воду можно будет потом выкачать, хотя для этого потребуется целое состояние, да и как то стыдно затоплять старые рудники.

– Но ведь отчеты за последний год показали, что мы работаем положительно себе в убыток, – услышала Паола голос Дика. – Нас грабят все: любой головорез из банды Уэрты , любой пеон конокрад. А тут еще чрезвычайные налоги, бандиты, повстанцы, федералисты. Можно было бы уж как нибудь потерпеть, если бы предвиделся всему этому конец, но у нас нет никаких гарантий, что беспорядки не продлятся еще десять – двадцать лет.

– И все таки – подумайте! Топить жалко! – опять возразил управляющий.

– А вы не забывайте о Вилье , – возразил, в свою очередь. Дик с язвительным смехом, горечь которого не ускользнула от Паолы. – Он ведь заявил, что если победит, то раздаст всю землю пеонам; следующий неизбежный шаг – рудники. Как вы думаете, сколько мы переплатили за минувший год конституционалистам?

– Свыше ста двадцати тысяч, – быстро ответил Брэкстон, – не считая пятидесяти тысяч золотыми слитками, данных Торенасу перед его отступлением. Он бросил свою армию в Гваимаса да и махнул с добычей в Европу… Я вам обо всем писал…

– А если мы будем продолжать работы, Джереми, они будут доить нас, доить без конца. Нет, хватит! По моему, все таки лучше затопить… Если мы умеем создавать богатства успешнее, чем эти бездельники, то покажем им, что мы умеем так же легко и разрушать их.

– Это самое я им и говорю. А они только ухмыляются и повторяют, что ввиду крайней необходимости такие то и такие то добровольные пожертвования были бы весьма приятны вождям повстанцев – то есть им самим. Их главные вожди, конечно, не возьмут себе ни одного песо. Господи, боже мой! Я им напомнил все" что мы сделали: дали постоянную работу пяти тысячам пеонов; повысили жалованье с десяти до ста десяти сентаво в день. Я показал им пеонов, которые получали, когда мы их наняли, десять сентаво, а теперь они получают пять песо. Куда там! Только улыбаются и заняты одним: как бы выжать добровольное пожертвование на святое дело революции. Ей богу, старик Диас хоть был и разбойник, но приличный разбойник. Я сказал этому Аррансо: «Если мы свернем работу, пять тысяч мексиканцев окажутся на улице. Куда вы их денете?» Аррансо усмехнулся и говорит: «Куда денем? Что ж, дадим им ружья и поведем их на Мехико».

Паола ясно представила себе, как Дик презрительно пожимает плечами, отвечая своему собеседнику:

– Беда в том, что там еще есть золото и мы одни можем его извлечь. У мексиканцев на это мозгов не хватит. Они умеют только палить из ружей, а уж из нас выкачивают все до последнего. Остается одно, Джереми: позабыть примерно на год о всякой прибыли, распустить рабочих, оставив только техников, и выкачивать воду.

– Я все это старался внушить Аррансо, – пробасил Джереми Брэкстон. – А что он мне ответил? Если де мы распустим рабочих, они заставят уйти техников – и пусть нашу шахту затопит ко всем чертям. Нет, последнего он, впрочем, не говорил, но так улыбался, что все было ясно. Я бы с удовольствием свернул ему его желтую шею, но ведь я знаю, что на следующий день явится другой и будет требовать еще больше. Так вот, Аррансо получил, что хотел, но в довершение всего он, прежде чем присоединиться к своим повстанцам под Хуаресом, приказал угнать триста наших мулов. Это убыток в тридцать тысяч долларов, и главное – после того, как я его подмазал! Вот желтая каналья!

– Кто сейчас вождь повстанцев на приисках? – услышала затем Паола вопрос Дика, причем в его тоне была та отрывистость и резкость, которые, как она знала, показывали, что он, собрав воедино все нити какого нибудь запутанного дела, решил действовать.

– Рауль Бена.

– Чин?

– Полковник. Под его началом около семидесяти человек всяких оборванцев.

– Чем занимался раньше?

– Пас овец.

– Отлично, – продолжал Дик все так же отрывисто и твердо. – Вам придется разыграть роль: изобразите из себя патриота. Возвращайтесь на место как можно скорее. Ублажайте этого Рауля Бена. Вашу игру он раскусит, или он не мексиканец. А вы все таки его ублажайте и посулите, что сделаете его генералом, вторым Вильей.

– Господи, ну как, как я это сделаю?

– Поставьте его во главе армии в пять тысяч человек. Наших людей распустите, – пусть он создаст из них войско волонтеров . Так как у Уэрты дела плохи, то нам ничего не грозит. Заверьте его, что вы истинный патриот. Дайте людям винтовки. Мы раскошелимся в последний раз, и вы докажете ему ваш патриотизм. Обещайте каждому, что он после войны вернется на прежнюю работу. Пусть, с вашего благословения, уходят с этим Раулем. Оставьте людей столько, сколько нужно, чтобы выкачивать воду. И если мы на год или на два откажемся от прибылей, то не потерпим и убытков. А может быть, и затоплять не придется.

Тихонько возвращаясь по винтовой лестнице в музыкальную комнату, Паола про себя улыбалась: как Дик все это ловко придумал! Она была огорчена не положением дел в компании Харвест, – с тех пор, как она стала женою Дика, в полученных ею от отца рудниках постоянно происходили беспорядки, – она была огорчена тем, что не состоялось их утреннее свидание. Но когда она опять встретилась с Грэхемом, который задержался у рояля и, увидев ее, хотел удалиться, ее дурное настроение рассеялось.

– Не убегайте, – остановила она его. – Останьтесь и посмотрите, как люди работают; может быть, это вас наконец заставит приняться за вашу книгу. Дик говорил мне о ней.

______________

Верещагин Василий Васильевич (1842 – 1904) ⁷ русский художник, на рубеже XIX – XX веков пользовавшийся мировой известностью.

Уэрта Викториано (1854 – 1916) ⁸ генерал, совершивший контрреволюционный переворот в Мексике в 1913 году

Вилья Франсиско (1877 – 1923) ⁹ один из руководителей партизанского движения мексиканских крестьян.

Волонтеры ¹⁰ лица, добровольно вступившие на военную службу. В Великобритании до конца XIX века система волонтерства была основным способом комплектования армий.