Приключение

Джек Лондон

Глава 15. Разговор о благовоспитанности

Дни тянулись за днями, а Тюдор и не думал покидать гостеприимную Беранду. Все было готово к отъезду, но он мешкал и большую часть времени проводил в обществе Джен, все более и более раздражая Шелдона. Состязался с ней в плавании, превосходя даже ее безрассудством, вместе с нею ходил глушить рыбу, показывая при этом необыкновенную удаль, ныряя среди голодных акул и отбивая добычу, на которую те жадно накидывались. Своими подвигами он завоевал даже уважение таитян. Арагу подзадоривал Тюдора на разные штуки, например, вырвать часть рыбы из пасти акулы, оставляя другую половину ей на съедение, и Тюдор блестяще выполнял эту задачу, поплатившись лишь тем, что сильно ободрал плечо о колючки плавников удивленной акулы.

Джен восхищалась его удальством, и Шелдон поневоле принужден был сознаться, что этот молодец явился как бы живым воплощением того сказочного героя, образ которого витал доселе в ее фантастических грезах. Джен, очевидно, не помышляла о любви, но Шелдон чувствовал, что если ей суждено кого нибудь полюбить, то именно такого героя или «выдающегося человека», выражаясь ее языком.

Тюдор отлично умел выставлять напоказ все свои таланты и качества, и Шелдон чувствовал себя как то приниженным в его присутствии. Шелдон и сам обладал не меньшим мужеством, но он не подчеркивал своих достоинств. Он знал, что не задумался бы нырнуть среди акул, спасая чью либо жизнь, но он считал безумием выходки Джен.

Разница между ними сводилась к тому, что Шелдон, так сказать, завешивал витрину своей лавочки. Жизнь и без того в нем била ключом, и он не считал нужным искусственно волновать ее поверхность для того, чтобы другие могли видеть, как она пенится. При виде того, как другие показывают свою удаль, он только все более уходил в себя и все глубже погружался в флегматическое спокойствие, составляющее отличительную черту англо саксонской расы.

– Вы как то отупели за последние дни, – отметила с сожалением Джен. – Можно подумать, что у вас разыгралась печень или что вы заболели. Вам как будто, кроме ваших чернокожих рабочих и кокосовых орехов, ни до чего другого нет дела. Что с вами?

Шелдон только улыбался в ответ и еще больше притихал, вслушиваясь в разглагольствования Тюдора, поучавшего Джен с высоты своего величия. Тюдор развивал перед нею теорию ежовых рукавиц, с помощью которых белым людям подлежит устраивать жизнь низших рас. Эта лекция напоминала Шелдону про те порядки, какие он сам наводит в Беранде. То, о чем Тюдор красноречиво философствует, он, Шелдон, давно уже применяет на практике, и в качестве представителя высшей расы без зазрения совести угнетает представителей низшей расы, которые работают на его плантации или угрожают ей со стороны. «Но к чему об этом разглагольствовать? – подумал он про себя. – И без того уже тошно!»

Шелдон коротко и сухо высказал эту мысль, а Джен и Тюдор, воспользовавшись брошенным им вскользь замечанием, вовлекли его в спор. Они оба напали на него с самой неожиданной стороны, принявшись высмеивать английскую выдержку и самообладание, коими он втайне гордился.

– Янки любят говорить о том, что они делают или сделали, – сказал Тюдор, – а англичане смотрят на них свысока, как на пустых хвастунов. Но янки – простодушный ребенок. По настоящему он совсем не умеет хвастать. Как видите, он любит распространяться о своих деяниях, тогда как англичанин превозносится молча. Скромная, вошедшая в пословицу сдержанность англичан представляет собою не что иное, как утонченную форму бахвальства. Признайтесь, что это так!

– А, я до сих пор этого и не подозревала! – воскликнула Джен. – Да, да, это так. Англичанин способен совершить потрясающе героический подвиг, но, оставаясь верен себе, замыкается и молчит. Он скромен, сдержан и чужд самохвальства. Но молчание его чрезвычайно красноречиво. Эффект равносилен тому, как если бы он сказал: «Да, я всегда делаю то же самое. Для меня это сущие пустяки. Но отсюда вы можете заключить, на какие истинно великие подвиги я способен при случае. А это, это – безделица; это ничтожный эпизод, знаете ли, не заслуживает внимания. В нем нет ничего из ряда вон выходящего». А про себя скажу, что если бы мне довелось, например, рискнуть жизнью при взрыве или спасти от смерти человека, то я бы хотела, чтобы об этом непременно узнали все мои друзья и все друзья моих друзей. Я возгордилась бы пуще самого Люцифера. Признайтесь, мистер Шелдон, разве вы не гордитесь внутренне, в глубине души, когда вам случается совершить что нибудь смелое, отважное?

Шелдон кинул головой.

– А если так, – сказала она, налегая на слова с особенным ударением, – то разве гордость, скрывающаяся под личиною притворного равнодушия, не равносильна лжи?

– Да, это верно, – согласился он. – Но ведь нам ежедневно приходится лгать таким образом. Это – плод воспитания, а англичане – самые благовоспитанные люди на свете, вот и все. Когда нибудь и ваши соотечественники сделаются столь же благовоспитанными людьми. Не даром мистер Тюдор считает янки еще несовершеннолетними.

– Слава Богу, что мы еще не начали привыкать к такой лжи! – вырвалось у Джен от души.

– О, что касается вас, то вы уже начали, – поспешно возразил Шелдон. – Не далее, как третьего дня, вы солгали как раз таким образом. Помните, когда вы взобрались на одних руках по гарделю на флагшток? Ваше лицо являло образ воплощенного лицемерия.

– Правда, ничего подобного не было!

– Позвольте, позвольте, – продолжал он. – Выражение вашего лица было такое покойное, безмятежное, как будто бы вы нежились в кресле. Судя по вашему лицу, можно было подумать, что взбираться на руках по канату совершенно пустяковое дело. Надеюсь, вы не станете спорить, если я выскажу предположение, что когда вы в первый раз пробовали подняться на одних руках по канату, то, наверное, порядочно пыхтели и гримасничали. А теперь подобно чемпиону, выступающему на арене цирка, вы уже настолько тренированы, что легко можете удержаться от подобных гримас. Вы приучили себя скрывать свои ощущения, скрывать от людей то напряженное усилие, которое заставляет напрягаться ваши мускулы. А в этом сказывается, выражаясь словами мистера Тюдора, самое тонкое проявление самохвальства. Вот так то и наша английская сдержанность представляет собою не что иное, как своего рода тренировку, и только. Слов нет, мы гордимся в душе своими поступками и деяниями, гордимся, не уступая в этом чувстве самому Люциферу и даже, пожалуй, еще того больше. Но мы – взрослые люди, и нам претит величаться.

– Сдаюсь, – вскричала Джен. – В конце концов вы не так уж глупы, как кажется.

– Да, признаюсь, вы нас приперли к стене, – согласился Тюдор. – Однако, вам бы не удалось этого сделать, если бы вы не отступили от своих собственных правил.

– Как так?

– Вы погрешили против вашей благовоспитанности тем, что заговорили о ней.

Джен восторженно забила в ладоши.

Тюдор вынул из портсигара и закурил новую папиросу, а Шелдон даже не пошевельнулся и продолжал невозмутимо молчать.

– Ага, попались! – поддразнивала его Джен. – Почему вы не разобьете в пух и прах его доводы?

– Право, мне сказать больше нечего, – ответил ей Шелдон. – Я знаю, что моя позиция неприступна, и довольствуюсь этим сознанием.

– Вы могли бы сказать, – подзадоривала она его, – что когда взрослый человек находится в обществе ребятишек дошкольного возраста, то он должен приноравливаться к их языку для того, чтобы они могли его понимать. Вот причина, ради которой вы позволили себе на время отступить от ваших благовоспитанных правил. Только таким образом и можно было вразумить нас, малолетних детей.

– Вы перешли на сторону противника, мисс Лэкленд, и в самом пылу сражения, – жалобно простонал Тюдор.

Но она уже его не слушала. Отвернувшись от своих собеседников, она стала пристально всматриваться в море.

Они последовали ее примеру и увидели зеленые огни и туманные очертания парусов какого то корабля.

– Неужели это возвращается «Марта»? – забеспокоился Тюдор.

– Нет, боковые огни поставлены слишком низко, – заметила Джен. – Слышите? Вот они весла вытаскивают. Такое большое судно, как «Марта», на веслах не тронулось бы с места.

– Имейте в виду, что «Марта» снабжена газолиновым двигателем в двадцать пять лошадиных сил, – сказал Тюдор.

– Как раз такое судно, какое нам нужно, – деловито заметила Джен, обращаясь к Шелдону. – Я постараюсь раздобыть себе шхуну с подобной машиной. Пусть это будет хотя бы подержанный двигатель.

– Но это поведет к лишним затратам на машиниста, – возразил он.

– Расход окупится быстротой передвижения, – доказывала Джен, – я в этом совершенно уверена. Если бы вы не отличались таким чрезмерным консерватизмом, то, заменяя шкипера, я бы сэкономила гораздо больше, чем обошлось бы жалование машинисту.

Шелдон не соблаговолил ответить на этот выпад, и она посмотрела на него с укоризной. Он смотрел на море, а она вглядывалась в черты его лица, озаренные светом фонаря, – упрямые, строгие, резко обозначенные, с девственной линией рта и более тонкими, чем у Тюдора, губами. В первый раз ей бросилось в глаза это выражение самоуверенной силы, спокойствия, прямоты и стойкой решимости. Потом она перевела глаза на Тюдора. У этого более миловидное, более смазливое лицо, такое лицо, которое привлекает с первого взгляда. Но ей не нравились очертания рта, который как будто был нарочно устроен для поцелуев, а она ненавидела поцелуи.

Ощущение, испытанное Джен, нельзя было назвать вполне сознательным. Фигура Тюдора производила на нее какое то неуловимое, смутное, отталкивающее впечатление. На этот раз она как то усомнилась в этом молодом человеке. Возможно, что Шелдон высказал справедливое суждение о его характере. Впрочем, этот вопрос мало ее интересовал в настоящее время, ибо все, что связано с морем, – корабли, морские приключения, – занимали ее несравненно больше, нежели какие бы то ни было кавалеры.

В настоящую минуту она пронизывала взором темноту тропических сумерек, вглядываясь в смутные очертания парусов, освещаемых зелеными огоньками, и прислушиваясь к скрипу весел в уключинах. Она угадывала особенные формы нагих чернокожих гребцов, ритмично выпрямляющихся при взмахе весел. Ей мерещилась фигура капитана, направляющего свой корабль на якорную стоянку, присматривающегося к темным силуэтам деревьев на берегу, соразмеряющего обманчивые в темноте расстояния, ощущающего на лице своем свежее прикосновение берегового бриза, который только что стал подувать, взвешивающего, обдумывающего всю совокупность различных сил, действующих на курс корабля, тех сил, благодаря которым, или вопреки сопротивлению которых он вел свое судно вперед. Все это она инстинктивно угадывала, потому что все это увлекало, захватывало ее, как может захватывать только настоящего моряка. Она уловила всплеск два раза выброшенного лота и ожидала услышать обычно следующий за этим возглас.

Вот заговорил мужской голос, отдававший приказание рулевому, и она вздрогнула от удовольствия. Капитан скомандовал басом: «Лево руля!» Джен догадалась, что перемена направления была сделана с целью противопоставить подувшему ветерку бездействовавшие паруса, и собиралась тотчас же услышать, как этот же самый басок скомандует: «Так держать!» Она снова вздрогнула, когда услышала ожидаемый возглас. Лот плеснул еще раз, и за этим последовало донесение: «Семьдесят футов!»

– Отдавай! – донесся из темноты отчетливый голос.

Загремела якорная цепь, завертелись шкивы на блоках со скрипом, которые прозвучали в ее ушах слаще всякой музыки. Передние паруса были спущены прежде всего. Она различала все маневры парусами и почти угадывала нетерпеливые движения матроса, тянувшего канат. Ее нисколько не интересовали теперь стоявшие возле нее двое мужчин и она не обращала на них ровно никакого внимания до тех пор, пока не приблизились оба огонька, зеленый и красный, и пока выброшенный якорь не оставил судна.

Шелдон задавался вопросом: какое бы это могло быть судно? Тюдор настаивал на том, что это должна быть «Марта».

– Это «Миневра», – решила Джен.

– Почем вы знаете? – спросил недоверчиво Шелдон.

– Во первых, это кетч. А во вторых, я безошибочно различаю скрип его блоков, которые слишком велики для гарделя.

Темная фигура отделилась от ворот и пересекла по диагонали усадьбу. Очевидно, эта фигура наблюдала подходившее судно.

– Это ты, Утами? – окликнула Джен.

– Нет, мисси, Матаму! – отвечал фигура.

– Какое это судно? Как ты думаешь?

– Мой думает, «Минерва».

Джен победоносно взглянула на Шелдона, который в ответ поклонился ей.

– Ежели так думает Матаму, то, значит, верно, – пробормотал он.

– А если это говорит мисс Лэкленд, то позволительно усомниться, – воскликнула она, – как вы сомневаетесь в ее способностях заменять на корабле капитана. Ну, подождите же! Когда нибудь вы раскаетесь в своей неучтивости. Вот уж спускают шлюпку и через несколько минут мы будем пожимать руку Христиана Юнга.

Лалаперу подал стаканы, папиросы и неизбежное виски с содой. Не прошло и пяти минут, как перед ними предстал смуглый, нежный, изящный молодой человек – Христиан Юнг.