Приключение

Джек Лондон

Глава 2. Кое что уже сделано

Нa следующее утро Давид Шелдон почувствовал себя значительно хуже. Сказался заметный упадок сил и появились некоторые другие неблагоприятные симптомы. Приступая к обходу, он предвидел смуту. Он даже желал, чтобы произошла какая нибудь вспышка. Напряженное положение, создавшееся за последнее время, могло внушить серьезные опасения даже и в том случае, если бы он был совершенно здоров; но в виду беспомощного состояния, в котором он находился и которое ухудшалось с каждым днем, необходимо было во что бы то ни стало проявить какую нибудь инициативу.

Чернокожие становились час от часу все мрачнее и подозрительнее, и появление прошлою ночью нескольких человек на веранде, – проступок, считавшийся одним из самых тяжких в Беранде, – не предвещало ничего хорошего. Рано или поздно они нападут на него, если только он сам на них не обрушится первый, не поразит их темные души пламенной силой цивилизованного человека.

На этот раз он вернулся домой весьма недовольный. Не представилось ни малейшего повода проучить кого нибудь за дерзость или непослушание, такого повода, каких было немало за последнее время, с тех пор как в Беранде развилась эпидемия. Сам по себе уже этот факт был довольно подозрительным. Дикари становились коварными. Он раскаивался в том, что преждевременно спугнул забравшихся к нему ночью бродяг. Если бы он только дождался, пока они войдут в комнату, то он уложил бы на месте одного или двух и проучил бы таким образом остальных. Он был один среди двухсот чернокожих и до смерти боялся, как бы болезнь не сокрушила его и не отдала во власть дикарей. Воображение его рисовало картину, как чернокожие нападают на усадьбу, грабят припасы, устраивают грандиозный пожар и бегут на Малаиту, и как его собственная голова, основательно провяленная на солнце и прокопченная в дыму, украшает красный угол какой нибудь лачужки.

Либо вызволит «Джесси», либо надо непременно что нибудь предпринять.

Загудел колокол, призывающий на полевые работы, и в то же время к Шелдону явился гость. Шелдон лежал на веранде, куда перед тем приказал вынести свою кровать, и отлично мог видеть, как к берегу причалила целая флотилия челноков.

Сорок человек туземцев, вооруженных копьями, луками, стрелами и дубинами, выглядывали из за ограды усадьбы, а один из них вошел в ворота. Пришельцам были хорошо известны правила Беранды, ибо все туземцы вообще на всем протяжении раскинувшихся на тысячи миль Соломоновых островов отлично знают те правила, которыми белые оберегают свои дома. В дикаре, переступившем порог усадьбы и приближавшемся к дому, Шелдон признал вождя из поселка Бэйльсуны, по имени Сили. Подойдя к дому, дикарь не решился подняться на лестницу, и вступил в переговоры с белым господином, остановившись внизу на дворе.

По уму Сили превосходил многих своих сородичей, но превосходство его развития еще более подчеркивалось тем низким уровнем, на котором стояли эти последние. Узкие, маленькие глаза его светились жесткостью и коварством. Вся его одежда состояла из пояса и перевязи. Резное перламутровое украшение, висевшее на носу, спускалось до подбородка и мешало ему говорить. Это украшение удовлетворяло чисто эстетической потребности, тогда как отверстия, проделанные в ушах, служили исключительно для ношения курительных принадлежностей: табака и трубки.

Редкие острые зубы почернели от жвачки – бетеля , сок которого он выплевывал то и дело.

При разговоре Сили все время кривлялся, как обезьяна. Произнося слово «да», он каждый раз выпячивал подбородок и щурил глаза. Чисто ребяческая заносчивость, сквозившая в его жестах, плохо согласовалась с тем положением, которое он занимал в настоящую минуту, стоя, задрав голову, под верандой. Он был предводителем отряда и вождем населения Бейльсуны. Но белый человек, хотя и не предводительствовал никаким отрядом, однако, шутка сказать, стоял во главе Беранды, и однажды сам друг явился в Бейльсуну и сумел подчинить своей воле всю деревню.

Воспоминание об этом случае не доставляло Сили ни малейшего удовольствия. Тогда он только еще учился понимать и ненавидеть белых дьяволов. Как то раз Сили был уличен в укрывательстве троих беглецов из Беранды. Беженцы отдали им все, что у них было, за оказанный им прием и обещание сплавить их на Малаиту. Он возомнил тогда, что обрел обильный источник постоянных доходов, что его деревушка легко может стать передаточным пунктом для эвакуации всех желающих с Беранды.

Но, увы! Он не знал еще в то время, что за люди эти белые черти и на что они только способны. Вот этот самый белый живо прописал ему первый урок, явившись наутро чуть свет в его тростниковую хижину. На первых порах этот визит показался Сили забавным. Среди своих, в самом центре деревни он чувствовал себя господином положения. Но не успел он хорошенько опомниться, как белый человек ударил его парой ручных кандалов по зубам и заткнул ему рот, не дав проронить ни звука. Вдобавок он получил еще ошеломляющий удар кулаком по уху, и мгновенно почувствовал полнейшее равнодушие ко всему на свете. Когда Сили пришел в себя, то увидел, что находится в вельботе белого человека по дороге на Беранду. В Беранде с ним расправились без всякой церемонии и посадили на цепь, с кандалами на руках и ногах. На свободу не выпустили до тех пор, пока его племя не выдало всех трех беглецов. К довершению ужаса грозный белый тиран наложил на него и на селение Бейльсуну огромный штраф в десять тысяч кокосовых орехов. После этого случая он уже больше не укрывал никого. Отказавшись от соблазнительного плана переправы дезертиров с Беранды на Малаиту, он приступил к операциям совершенно противоположного характера и занялся поимкой беглецов. Это дело оказалось много надежней. За каждую поимку давали ящик табаку. Но попадись ему этот белый где нибудь за кустами да оступись он и упади, – ну, тогда в его, Сили, руках очутилась бы голова, за которую дорого дали бы на Малаите.

Шелдон проявил большой интерес к тому, о чем ему рассказывал Сили. Он узнал не без удовольствия, что седьмой беглец из последней партии попался в плен и в настоящую минуту уже стоит за воротами. Его тут же ввели во двор, связанного по рукам кокосовыми жгутами. Свирепое лицо его было обезображено злобой, на теле виднелись пятна запекшейся крови. Видно было, что он оказывал отчаянное сопротивление при поимке.

– Молодец, Сили! Спасибо, – сказал Шелдон и распорядился поднести гостю здоровенную кружку дешевого джина, которую тот не замедлил осушить одним залпом. – Слуга вынесет кое что для тебя. Я дам тебе, фелла, ящик табаку; верное слово, – целый ящик. А вдобавок за верную службу, гуд фелла, ты получишь от меня еще пять ярдов коленкора и нож, фелла, большой нож!

Двое прислужников принесли из кладовой табак и подарки и отдали их властителю Бейльсуны, который принял эти подношения с жадным рычанием и немедленно повернул по дорожке обратно к своим челнокам. По распоряжению Шелдона домашние слуги схватили пленника и привязали его за руки и за ноги к одному из свайных столбов. В одиннадцать часов утра, когда рабочие вернулись с поля, Шелдон приказал им выстроиться перед балконом.

За исключением приставленных к госпиталю сторожей, все здоровые батраки собрались во дворе. Они выстроились в два ряда вместе с женщинами и немногими ребятишками, жившими на плантации, – настоящая орда голых дикарей человек в двести без малого. Черные тела пестрели навешенными на них раковинами, бусами и костяными украшениями. В ушах и ноздрях висели всевозможные серьги, талисманы, шпильки и даже металлические ручки от посуды и патентованные ключи от консервных коробок, а у некоторых даже защелкнутые предохранительной пружиной перочинные ножи. У одного на груди красовалась фарфоровая дверная ручка, у другого – бронзовое колесо от будильника.

С высоты веранды на них взирал больной белый человек, навалившийся на перила, чтобы не упасть от слабости. Любой из них легко мог бы одним щелчком сшибить его с ног. Огнестрельное оружие плантатора не помешало бы им напасть на него. Им ничего не стоило дать ему тумака и завладеть его головой и всей плантацией. Сердца рабочих были преисполнены ненавистью, местью и кровожадностью. Им недоставало только одного: того дьявольского властолюбия, которое продолжало гореть ярким пламенем в изможденном болезнью теле заядлого англичанина и которое готово было моментально вспыхнуть и испепелить их своим огнем.

– Нарада! Билли! – крикнул Шелдон резким голосом. Двое чернокожих лениво выступили вперед и остановились в выжидательных позах.

Шелдон отдал ключ от ручных кандалов прислужнику, который спустился вниз и расковал арестанта.

– Ну ка, фелла Нарада и фелла Билли, подведите этого молодца к дереву да подтяните ему руки повыше! – скомандовал Шелдон.

Пока палачи медлительно выполняли отданное им приказание под аккомпанемент недовольного ропота толпы зрителей, прислужник принес тяжелый бич с увесистой рукояткой, – настоящее орудие пытки. Шелдон повел такую речь:

– Этот фелла Арунга задал мне немало хлопот. Я не украл фелла Арунга. Я никого не обманываю. Я говорю ему так: «Хорошо, пойдем ко мне в батраки на три года». Он говорит: «Хорошо, пойду к тебе в батраки на три года». Я его привез сюда. Получил он от меня много денег. Какого черта ему надо было еще? Зачем он отсюда сбежал? Я рассердился и решил выбить дурь из его фелла башки. Я заплатил за поимку фелла вождю Бейльсуны, Сили, целый ящик табаку. Он стоит шесть фунтов. Арунга должен мне отработать эти деньги и лишний год оставаться в Беранде. Ну, а теперь я велю ему всыпать трижды десять плетей. Берись ка, фелла Билли, за кнут и отпусти фелла Арунге тридцать порций. Все, фелла джоны, смотрите и все, фелла мэри , смотрите и запомните хорошенько. Как зачешутся у кого из вас пятки, то вы вспомните, к чему эта чесотка приводит, и они у вас перестанут зудеть. Принимайся за дело, Билли, всыпь Арунге, фелла, трижды десять плетей.

Прислужник протянул ему бич, но Билли не взял его. Шелдон флегматически выжидал. Глаза людоедов вперились в плантатора: они озирались тревожно и дико. Наступала решительная минута, от которой зависела жизнь или смерть белого человека.

– Три раза по десятку, Билли, – процедил Шелдон сквозь зубы.

В голосе его при этом дрогнула нотка металлического тембра.

Билли сдвинул брови, поглядел вверх, поглядел вниз, но не тронулся с места.

– Билли!

Это слово прогремело, как выстрел. Дикарь машинально подпрыгнул. Чернокожие оскалили зубы; послышался сдержанный смех.

– Мое, ты назначил много ударов Арунге. Он не фелла Тулага, – ответил Билли. – Его накажет фелла комиссар по закону. Мое знает закон.

Действительно, по закону так и следовало, и Шелдону это было отлично известно. Но Шелдон спасал свою шкуру и боялся, что его не сегодня завтра убьют, если, повинуясь закону, он отложит наказание на целую неделю.

– Долго ты будешь ломаться? А? – вскричал он грозно.

– Мое по закону! – упрямо твердил чернокожий.

– Асту!

На сцену бойко выступил другой дикарь и вызывающе вскинул голову кверху. Шелдон преднамеренно отбирал самых упрямых, чтобы сломить их.

– Ты, фелла Асту, и ты, фелла Нарада, хватай фелла Билли, ставь его рядом с Арунгой и подвешивай к дереву!

– Да покрепче вяжите! – прибавил он.

– Бери кнут, Асту! Влепи ему тридцать здоровых ударов. Валяй!

– Нет, – буркнул Асту.

Шелдон взял ружье, приставленное к перилам, и щелкнул курком.

– Я тебя знаю отлично, Асту, – проговорил он спокойно. – Ты шесть лет проработал в Квинслэнде .

– Мое – фелла миссионер! – дерзко вставил чернокожий.

– Ты целый год отсидел там в тюрьме. Твой белый фелла хозяин свалял дурака, что не повесил тебя. Ты, фелла, порядочный негодяй. В Квинслэнде тебя два раза сажали в тюрьму на шесть месяцев. Два раза ты, фелла, проворовывался. Ладно, ты – миссионер. А скажи ка молитву.

– Да, я знаю молитву! – настаивал тот.

– Хорошо, помолись немножко. Да молись скорее, шельма, потому что я сейчас тебя застрелю!

Шелдон вскинул ружье и нацелился. Чернокожий оглянулся направо, налево, но никто из товарищей не поддерживал его. Их занимало предстоящее зрелище, и они не сводили глаз с одинокого белого человека на веранде, в чьих руках была смерть. Шелдон выиграл ставку, и он почувствовал это. Асту нерешительно переминался с ноги на ногу. Он воззрился на белого человека, наводившего мушку.

– Асту, – сказал Шелдон, учитывая психологию момента. – Я просчитаю до трех и буду стрелять, а ты умрешь, фелла. Прощай! Кончено твое дело!

И Шелдон твердо знал, что, просчитав до трех раз, он убьет его наповал. Дикарь тоже знал это. И потому дело не дошло до исполнения угрозы, ибо, как только Шелдон сказал «раз», Асту потянулся рукой за бичом и принялся лупить несчастных изо всей силы, вымещая с каждым ударом на неповинных людях ту досаду, которая накипела в нем против товарищей, отказавшихся его поддержать.

Шелдон со своей веранды подзадоривал его хлестать все сильней и сильней, пока несчастные арестанты не закричали благим матом и пока кровь не потекла у них со спины. Урок вышел за красной печатью.

Когда вся ватага вместе с обоими пострадавшими, издававшими глухие стоны, удалилась со сцены и очутилась за оградой усадьбы, Шелдон опустился на ложе в состоянии, близком к обмороку.

– Ты, однако, друг, здорово болен! – пробормотал он, обращаясь к самому себе. – Ты совсем занемог. Но, по крайней мере, сегодня ты можешь спать спокойно, – добавил он спустя полчаса.